Знаменитый отечественный арбитр Валентин Козин 7 июня отпраздновал 71-летие. Он объяснил, почему никто не отстаивает интересы России в международном судействе.
— Почему наших арбитров не ставят на финалы чемпионата мира?
— Первое — язык.
— Буланов хорошо знает английский.
— Ну, никто не хочет рисковать. Лучше поставить тех, у кого английский родной. Плюс выбирают тех, кто уже знаком командам, судил финалы. Представители сборных могут в приватной беседе попросить кого-то из членов комитета: «Не ставьте этого арбитра». Организаторы иногда к таким просьбам прислушиваются.
— Сборная России вроде бы никого не просит. И в итоге постоянно получает шведского арбитра, которым недовольна.
— В Федерации хоккея никто этим не занимается. Там же надо ходить на встречи с людьми, объяснять наши пожелания. А кто разговаривал насчет шведа? Кто разговаривал с самим шведом? Да никто. Должны быть давние отношения какие-то. Вот КХЛ неслучайно пришла в Попрад. Там же мэр — Антон Данко, бывший хоккейный рефери. Он финал чемпионата мира судил. Вы не знали этого?
— Нет.
— Вот видите. И Данко, став уже известным судьей, говорил: «Вот был Козин — это да. Он меня воспитал!»
— Как воспитывали?
— Ну, как... Я же был в судейском комитете ИИХФ, мог назначить его на какой-то матч, мог не назначить. Я ему доверял, поддерживал его.
— Расскажите про назначения судей.
— В 1988-м история была. Чемпионат мира, предпоследняя игра Чехия — Финляндия. Судейский комитет — я, канадец Боб Найдин, чех Гвидо Адамец и финн Сеппо Сеппонен. Расклад: чехи в ауте уже, а финны, если выиграют, будут следующий матч с нами играть за первое место. Если финны проиграют, то СССР автоматически чемпион. Садимся за стол. Сеппонен неожиданно говорит: «Я хочу, чтобы судил Морозов». Я тоже хочу, чтобы Морозов. И Адамец вторит: «Я за Морозова». Всё, три голоса уже. Сообщаем наше решение Рене Фазелю, он тогда возглавлял судейский комитет. Рене, получая нашу резолюция, приезжает к нам в гостиницу.
— В смысле — все будут считать, что Морозов может придушить финнов?
— Ну, конечно. Голосуем при Фазеле — снова так же. Он говорит: «Извините, у меня есть право не прислушаться к вам». И назначает судью Ля Руа. И чехи, которым ничего не надо, сдуру обыгрывают финнов, мы становимся чемпионами за тур до конца. Президент Олимпийского комитета Хуан Антонио Самаранч тогда сказал Рене Фазелю: «Чемпион должен определяться в последний день Олимпиады, в финальной игре».
— А сейчас кто управляет?
— К сожалению, там очень крепко засел финн. Пилот.
— Почему пилот?
— Раньше работал в авиации, был летчиком. И у нас там нет человека, который работал бы в судейском комитете. Надо присматриваться к судьям, смотреть, кто к нам лоялен, а кто — нет. У меня, например, судил немец, судил темнокожий арбитр, с которыми я был в хорошим отношениях, потому что они нормально судили. Кого-то я, напротив, не подпускал.
— Почему?
— А они настроены были против нас. Там же тысячи вариантов. Проканадские судьи, проамериканские, какие угодно. Были и ребята из Европы, которые не совсем лояльно относились к нашей стране.
— А как теперь влиять?
— Очень трудно влиять снаружи. Надо быть внутри судейского комитета. Первое — я не понимаю, почему наш человек не включен в состав судейского комитета. Там же знаете, в чем причина?
— В чем?
— Просто не подали заявку на его включение. Забыли или поленились. Александр Поляков — это тот человек, который должен представлять Россию в судейском комитете. Почему там немцы, швейцарцы определяют политику?
— А вы когда были — влияли?
— У меня было преимущество перед членами судейского комитета: я играл в хоккей. И наглядно демонстрировал это на ледовых тренировках судей. И то, что они говорили... Вот возник вопрос с «рыбками». Я говорю: «Мне по барабану: пускай он падает хоть каждую минуту. Я каждый раз буду подъезжать и говорить ему: „Вставай, дружок, а то простудишься“. Ну, упал и упал». Единственное — у нас даже не поняли, почему ввели «рыбку».
— Расскажите.
— Когда идут последние минуты и защитник немножко цепляет атакующего парня, а тот падает в надежде на две минуты, то если ты ничего не сделаешь, тебя трибуны закидают бутылками. А так ты даешь обоюдное, все спокойны, игра продолжается четыре на четыре. А у нас дошло до абсурда. Парню делают чистую подножку, он красиво летит — и дают обоюдку. А почему? Какая разница, как он летит — красиво или некрасиво? Пусть он хоть крылья раскроет. Это же подножка была!
— У вас английский нормальный был?
— Нет. Есть симпатии и антипатии, язык тут ни при чем. Подошел, по плечу похлопал. В неформальной обстановке выпили по 50 граммов. Если я расположил к себе человека, значит, я к Советскому Союзу его расположил. А английский у меня был плохим, чего уж тут. Я мог объясниться, понимал, что мне говорят, но не больше.
— А как судили тогда?
— Очень просто: я был главным, а кто-то из лайнсменов знал и русский, и английский. Срабатывало.
— Самый странный матч для вас?
— ФРГ — Швейцария.
— Неожиданно.
— Это были товарищеские игры.
— Еще более неожиданно.
— Немцы были сильнее швейцарцев, но зачем-то колошматили их весь матч. Никаких провокаций со стороны швейцарцев. Хотя можно было спокойно выиграть. Бьют, бьют, бьют швейцарцев — я им две минуты, две минуты, две минуты. И выиграли немцы кое-как — 2:1. А потом приехали на ответный товарищеский в Швейцарию и вели себя там как миленькие. Выиграли 11:0, что ли. С чего они их били в первой игре, я так и не понял.
— Сложно было судить чемпионат Союза, когда вокруг одни чемпионы мира и Олимпиад?
— Да это не имело никакого значения. Просто иногда на площадке играли так хорошо, что мешать не хотелось. А к ЦСКА я всегда очень придирчиво относился. Они вчетвером могли играть сильнее, чем впятером. Я иногда у команд перед матчем спрашивал: «Как вас судить — жестко или мягко?», учитывал пожелания. Ригу вот надо было жестко судить: у них такие там боевички играли, которые врезались во все, что движется.
— Разговоры с судьей в ваши времена культурнее были?
— Да все разговоры надо пресекать. Я сам ни с кем особо не разговаривал, потому что как только ты начал говорить, ты теряешь нить. У нас был вот Андрей Захаров, хороший судья. Но если он ошибся, то нельзя было ему на это указывать. Надо было просто подъехать и спокойно поговорить, а предъявишь что-то — он еще больше наошибается. Поэтому мы подъезжали, говорили: «Андрей, нормально всё». И вообще на льду ты словно в вакууме. Сейчас, конечно, кричат пожестче, чем «Судью на мыло!». Но я вас уверяю, ребята все равно едва ли это слышат, если сосредоточены на работе.
— Кто-нибудь раньше вел себя, как Ржига?
— Майоров был очень экспрессивный тренер. Я его разок выгнал за то, что он махнул рукой в мою сторону. Тридцать лет прошло, и он до сих пор считает, что я его тогда несправедливо удалил.
— Два главных арбитра сейчас — необходимость?
— Я за одного. Потому что с одного можно спросить.
— Какая ваша главная ошибка?
— Был у меня очень тяжелый момент в игре ЦСКА — «Спартак». Если бы «Спартак» выиграл, он продолжал бы бороться за чемпионство. Проигрывает — ЦСКА становится чемпионом. Первые два периода — 5:0 в пользу «Спартака». Начинается третий период — 5:1. Даю буллит — 5:2. За три минуты до конца уже 5:4, и вся игра в зоне «Спартака». Макаров простреливает вдоль ворот, шайба попадает в ногу Ларионову и летит в ворота. Вратарь Сапрыкин лежит, шайба вроде бы заходит в ворота. Я фиксирую взятие и в следующую секунду понимаю, как же я поторопился.
— В смысле?
— Шайбы в воротах нет! Вратарь выбегает ко мне с шайбой в руке — показывает. За воротами при этом судьей Володей Никулиным зажжен свет. Подъезжаю к нему: «Володя, ты видел шайбу в воротах?» — «Нет». — «А чего ты свет-то зажег?» — «Я смотрю — вы гол показали. Я и зажег». А решение надо принимать быстро. В итоге соображаю: гол не засчитываем из-за того, что шайба попала в ногу Ларионову. А дальше будем разбираться, как все было на самом деле. Все заканчивается, «Спартак» выигрывает — 5:4, и мы на следующий день едем на телевидение смотреть эпизод. Шайба попадает в ногу Ларионову. Рикошетит в трусы защитнику Чистякову. И от них летит в ворота, теряет скорость и падает. На записи не видно, куда она падает — за линию, перед линией, на линию? Блин загораживает место, куда она падает. В воротах ее не видно.
— Раньше драк совсем мало было?
— Драки были исключены — просто по идеологии. Боев как таковых не было, но мельком случались, конечно. Вот я был еще игроком, на Кубке Шпенглера мы играли с канадцами, и Коля Ворошилов, был такой защитник, начал драку у борта. Мы с Цыплаковым, два не самых здоровых, пошли ему на подмогу. Три на три бились. Ну, и нас растащили, канадцы смотрят: что такое — канадцев трое осталось, а русских — двое. Где Коля Ворошилов? А он отъехал в сторонку и стоит. И один канадец приметил это и вроде бы невзначай поехал мимо него уже после драки, да как дал ему в лицо!
— Надо же.
— А тренер наш потом говорит Коле: «Правильно он сделал, что вмазал тебе. Два хиленьких вписались, а ты, бык здоровый, в сторонку».
— Кем вы работали после того, как перестали играть, и перед тем, как начали судить?
— Тренером сборных команд. Арбитр — это ведь все же хобби. Хотя очень достойно оплачиваемое хобби. За матч высшей лиги платили 50 рублей, за матч первой — 30. В месяц 5-7 матчей было. При средней зарплате по стране в 120 рублей.
— Из загранпоездок люди привозили вещи на продажу. Вы возили?
— Я больше для себя возил. А на продажу возили ребята, которые один раз выезжали за границу, и у них, может быть, больше не было шансов. А я за рубеж по пять-шесть раз в год выезжал. В 1962-м, допустим, мы играли в Канаде. Нам за это 107 долларов заплатили. За 10 долларов в Канаде можно было джинсы купить.
— Жамнов однажды холодильник на поезде вез из-за границы.
— А я в 1991 году привез из Финляндии стиральную машину, холодильную камеру и пылесос. И тоже на поезде. Пылесос, кстати, до сих пор работает.
— С командами за рубеж всегда ездили КГБшники. А с судьями? Вы же один ездили.
— Я думаю, контролировали все равно — посольские работники. У меня была возможность остаться за границей, но я ее всерьез не рассматривал. В 70-е я играл два сезона в Австрии. Со мной выпустили всю семью: жену и двоих детей, хотя Австрия — капстрана. А ребятам из ЦСКА, допустим, в Австрию нельзя было — они же военные, им только в соцстраны.
— И в Австрии вас уговаривали остаться?
— Уговаривали.
— Кто?
— Капитан нашей команды. Он мне говорил: «Валя, оставайся, сделаем карьеру, заработаем». Не отставал. Я отмахивался только. В этом феврале ездил к нему на 70-летие. Так он, представляете, до сих пор: «Ну, какой ты был дурак, что тогда не остался».
— Вы возглавляли международный отдел ФХР. Ушли после конфликта с Арутюняном?
— Да. Он врал, создавал условия для конфликтов, я от этого устал. Зарабатывать он умел, тут к нему никаких претензий. И юрист он, может быть, хороший, но в хоккейные дела лез совершенно зря.
— Что самое глупое из его дел?
— Меня поразило, как он Матч звезд организовывал. Сделал билеты по 1000 рублей — и пришло полстадиона. А до этого билеты были по 500, и собирался полный. Он мне говорит: «Что 1000 рублей за полстадиона, что 500 за полный — это ведь одни и те же деньги». Я ему отвечаю: «Пойми простую вещь: для нас не деньги важны, а чтобы на улице билетик спрашивали. Чтобы вся страна этот билетик искала». Или вот премиальные за Матч звезд: 2000 долларов победителям, 1000 долларов проигравшим. Да кто из хоккеистов сейчас будет за 1000 долларов упираться? Сделай ты за те же деньги перстни. Золотые за 2300 долларов — победителям. Серебряные за 700 — проигравшим. И вот они уже будут играть за эти перстни, им интереснее будет.
— Чем занимаетесь сейчас?
— Я — комиссар КХЛ, но мог бы больше пользы приносить. По идее, меня бы надо отправлять на матчи, я бы смотрел их, высказывал бы мнение о том, что видел. Жаль, пока этого нет.
Источник: "Горячий лёд"
Добавить комментарий