Нападающий «Авангарда» Александр Фролов рассказал о том, как услышал хруст в своем колене, о том, как думал играть в Омске шесть лет назад, и о том, что сейчас все ждут от него лучшей игры.
— Вам 29. Почему вы вернулись в Россию?
— От «Авангарда» поступило хорошее предложение. Мне оно понравилось — и по деньгам, и во всех других отношениях.
— Чем вас не устраивало то, что предлагали в НХЛ?
— Если честно, я даже не стал рассматривать предложения оттуда. Надо было дожидаться 1 июля, когда открывался рынок свободных агентов. Я решил не ждать.
— Понимали, что ничего лучше предложения «Авангарда» не будет?
— Да, можно так сказать.
— Вы ведь намеревались играть в Омске сразу после локаута.
— Было такое. Летом 2005-го месяц провел в Омске. В НХЛ я мог в тот момент вести переговоры только с «Лос-Анджелесом», этот клуб владел всеми правами на меня. Ситуация была тяжелая, переговоры складывались не то чтобы легко. Был очень большой шанс, что я останусь. Но в итоге мы договорились с «Лос-Анджелесом». Мой контракт с «Авангардом» предполагал, что я могу уехать, если договорюсь в НХЛ. Условия меня устроили — я поехал.
— Месяца в Омске шесть лет назад, наверное, не хватило, чтобы сразу начать тут ориентироваться сейчас: и времени тогда мало провели, и дворец теперь в другой части города?
— Ну да, от того приезда почти не осталось никаких воспоминаний о городе: было лето, у нас плотно шли тренировки и я почти ничего не видел вокруг. Сейчас понемногу разбираюсь. Знаю маршрут до дворца и в центре немного ориентируюсь. Ну и когда квартиру сняли — в «Мегу» съездили с моей девушкой, купили мелочей каких-то домой. Полотенец там и прочего.
— За то время, что вы в России, вас не утомили вопросом: «В чем отличия КХЛ от НХЛ?»
— Каждый задает этот вопрос. В каждом городе. Когда спрашивают, отвечаю, что все идет от размера площадок. У нас больше импровизации. А там больше систем и схем.
— Евгений Малкин рассказывал, как восстанавливался после разрыва «крестов». По его словам — адская работа. Каждый день тренировки. У вас так же было?
— То же самое. Тяжелая операция и тяжелое восстановление. Ты каждый день делаешь реабилитацию. Даже сейчас — когда есть свободное время, закачиваю ногу, делаю специальные упражнения. У меня вдобавок ко всему было сильное растяжение боковых связок колена. А при операции на «крестах» лучше, если боковые связки в норме: чтобы они держали колено. Поэтому травма была получена в январе, а операцию сделали почти через месяц. Плюс послеоперационный период — за все это время мышцы ноги атрофируются. Так что работа над восстановлением сложнейшая.
— Помните момент травмы?
— Я понял, что случилось что-то серьезное, когда человек упал мне на ногу и я услышал хруст. Еще смешно получилось, что минуты две я был у борта и не мог встать.
— Как это?
— Игровой момент кончился, человек встал и поехал, а я остался за своими воротами. Никто ко мне не подъехал, потому что была рекламная пауза и все покатили к скамейке. Я был в положении полусидя, кое-как поднялся и понял, что ехать не могу. Оперся на ворота и ждал, когда ко мне подъедут. А потом, когда меня отбуксировали в раздевалку и осмотрел доктор, я снова вышел на лед.
— Зачем?
— Боль постепенно стала уходить. Я попробовал опираться на ногу — вроде нормально. И подумал, что смогу доиграть — минут пять оставалось. Сказал тренеру, что все в порядке, вышел на смену, прокатился, сделал «улитку», вираж такой, и понял, что все. Нога вообще не держала. Потом сделали снимки и я услышал в телефоне голос доктора: «Крестообразная плюс боковая, сезон окончен».
— Малкин рассказывал, что после операции лежал на диване на втором этаже своего дома и смотрел «Реальных пацанов», сезон за сезоном. Ничего другого делать было нельзя.
— В момент, когда я получил эту травму, мои родители были в самолете — летели ко мне в Нью-Йорк. Без их помощи и без помощи моей девушки мне было бы очень тяжело. Первую неделю после операции ты на ногу даже не можешь толком наступить. Но я все равно старался больше двигаться, целыми днями лежать я не могу. Пусть на костылях, но выбирался куда-то в город поужинать с родными.
— Как идет восстановление?
— Сначала ты пытаешься сгибать ногу, она же у тебя не гнется. Разрабатываешь ее специальными упражнениями. Потом опухоль начинает сходить. Через три недели ты начинаешь крутить велосипед, но без нагрузки. Ну и дальше потихоньку, потихоньку добавляешь нагрузку и упражнения.
— Понимаете, что люди сейчас смотрят на вас и не видят то, на что рассчитывали?
— Конечно. Я все понимаю, это нормально. Если бы можно было ускорить процесс восстановления, я был бы только рад.
— Вас это угнетает?
— Когда ты не можешь показать то, что умеешь и что от тебя ждут, — любому человеку это неприятно. Но угнетать себя за это — не выход. Знающие люди понимают, что есть реабилитация и есть немножко времени, которое требуется на нее. Если все делать правильно, последствия травмы уйдут.
— Что было бы в НХЛ, если бы там произошло что-то вроде «Магнитка» — «Витязь»?
— Там стараются убирать из игры такую грязь теми же методами, что и у нас: дисквалификация, штрафы. Просто в НХЛ в принципе не может быть такой команды, как «Витязь». В каждой команде практически есть люди, которые готовы подраться, но у них есть четкие роли. В последнее время наличие тафгая в каждой команде НХЛ — это сдерживающий фактор. Собирать команду специально под то, чтобы драться, там никому не придет в голову.
— В «Рейнджерс», кажется, был период, когда вы выходили в звене с Дереком Бугаром?
— Не припомню. Вообще мы с Буги не играли одним звеном. Было, когда я в третьем звене выходил, но там не с Буги это было. Хотя случайно, наверное, мог быть момент, когда пару смен мы вместе провели. Его выпускали на лед на несколько смен за матч, когда возникали такие, скажем, пограничные моменты. И да — могло получиться, что мы выходили в одном звене.
— Что был за человек?
— Хороший парень. Спокойный, флегматичный, адекватный — есть такой тип больших людей. Когда нужно было — дрался. Он обладал незаурядными физическими данными. У него было природное здоровье: высокий, крепкий.
— Как он настраивался на бои?
— Надо сказать, он спокойно очень к этому подходил. Непробиваемый абсолютно. Кто-то заводит себя и так опивается «ред буллами», что потом сидеть не может: настолько его колбасит. А Дерек до боя не показывал никаких эмоций. Когда он умер, мне брат мой скинул смс. Я залез в интернет, прочел там про это. Потом я начал звонить и писать смс — в частности, доктору команды и Шону Эйври — и они уже подтвердили эту новость.
— Все из-за болеутоляющих?
— Я не знаю, я там не был. У него была травма, достаточное серьезное сотрясение мозга. Он долго пытался восстановиться. Я видел, как он заработал это сотрясение. Он подрался дважды за неделю: в первой драке, кажется, ему сломали нос, во второй он получил это сотрясение.
— У Ивананса тоже тяжелое сотрясение: он неудачно подрался в первом матче сезона, да так больше и не играл.
— Я общался с ним летом. Узнавал, как дела. Не знаю, восстановился ли он сейчас. Сотрясение мозга это еще вещь такая — не знаешь, как долго может восстанавливаться после него. Я видел, как он получил эту травму: там правда был сильный удар. Райтис очень крепкий парень. Однажды, я помню, ему в игре в лицо попала шайба. Блэйк бросал со щелчка, а у него очень мощный бросок и он вложился здорово. А Райтис на пятачке пытался закрывать видимость вратарю. Ему попало в лицо, он на одно колено припал, но тут же встал и сам доехал на скамейку.
— Похожая история есть про Владислава Бульина и его тройной перелом челюсти.
— Когда Райтису сделали снимок, выяснилось, что у него двойной перелом лицевой кости. Очень серьезный перелом был. Говорили, что если бы у него кость была потоньше, то могло бы убить. Это врачи сказали. Для меня это пример стойкости: человек выдержал прямое попадание щелчком в лицо и не то что не отключился — не упал! То есть первые пару шагов у него получились неловкими, неустойчивыми, но Райтис быстро пришел в себя.
— У вас были проблемы после интервью sports.ru и фразы про то, что Шон Эйври называет соперников черными обезьянами?
— Это была непонятная история. Может быть, я не так высказался. Я имел в виду, что он может сказать какие-то вещи, чтобы вывести людей из себя. Я не говорил, что он конкретно кого-то называет так. Наверное, что-то потерялось при переводе. Получилось не совсем то, что я имел в виду. Позвонил менеджер, сказал, что поднялась шумиха по этому поводу. Потом ребята скидывали мне смс. В общем, была не очень приятная история. В итоге я поговорил с одним из журналистов, объяснил, что к чему.
— С Эйври не общались на эту тему?
— Нет. Но я считаю, что ничего страшного не произошло. Просто легкое недопонимание. С Эйври весело играть в одной команде. Он здорово знает, как сделать так, чтобы человек перестал играть и думал только о том, чтобы поймать Эйври. Это профессионал в своем деле.
— Когда играли в «Лос-Анджелесе», в опасные районы не заезжали?
— Нет, обходилось.
— Юг Лос-Анджелеса считается столицей уличных банд.
— Это не ощущалось. Есть определенные районы, куда и правда не нужно заезжать. Первые полтора-два месяца я не знал, что такие существуют, но потом мне о них рассказали друзья. Я там и не бывал.
— Ансси Салмела рассказывал, что у него украли золотую медаль чемпионата мира в Нью-Йорке. И, сказал, полицейский департамент этого не заметил.
— Неудивительно. Нью-Йорк совершенно другой город.
— Опаснее?
— Значительно. Вот Лос-Анджелес очень приятный и хороший город, где постоянно солнце, хорошая погода и люди тебе улыбаются. В Нью-Йорке все иначе. Он чем-то напоминает Москву, только в Нью-Йорке, наверно, даже пожестче. Там никто не пропускает пешеходов, постоянная ругань на дорогах. Я видел несколько раз потасовки: кто-то кого-то подрезал и начиналась драка прямо в центре Манхэттена. Короче, там зевать не надо, необходимо быть в тонусе.
— Вам сигналили сзади, когда вы пропускали пешехода?
— Такое бывает. Это настолько большой город и там столько народу из разных стран, что Нью-Йорк это не совсем Америка. Я видел, как человек переходил улицу и легонько стукнул по капоту заехавшей на пешеходный переход машины. Оттуда выбежала пара ребят и началась драка. Самый центр города! И полиция на этого особого внимания не обращает. А в Лос-Анджелесе все значительно тише, спокойнее.
— Вы говорили на английском, когда приехали в Америку?
— Очень плохо — и первое время было тяжеловато. Но я достаточно быстро освоился, потому что у меня в команде не было русских. Это помогло заговорить. У нас в «Лос-Анджелесе» был чех, который пять лет играл в лиге, и не говорил по-английски — как раз из-за того, что вокруг были его соотечественники. А мне не с кем было говорить на русском, зато через три месяца я уже мог сносно общаться.
— Тренер «Авангарда» Чада говорил, учит язык с помощью игроков. Вы ему помогаете?
— Когда просит — да. Он спрашивает какие-то слова, просит его поправлять. Вообще здорово и важно, что тренер говорит с командой на русском.
Источник: "Горячий лёд"
Добавить комментарий